Семенихин Геннадий - Утверждение Жизни
Геннадий Александрович Семенихин
Утверждение жизни
Рассказ
Герману Титову
Если вам в первый послевоенный год случалось ездить в поездах дальнего
следования, вы, должно быть, обратили внимание на то, что пассажиры этих
поездов, в особенности фронтовики, гимнастерки и кителя которых украшены
боевыми орденами, мало говорят о войне. Да это и не удивительно.
Тот, кто под разрывами фашистских мин ползком пробирался от укрытия к
укрытию, кто в тридцатиградусный мороз голыми руками резал колючую
проволоку, кто сквозь тучи зенитного огня водил на цель свой штурмовик, -
тот неохотно вспоминает о пережитом, для него уже не новом, да и не всегда
легком и отрадном. Зато он сразу преобразится, станет словоохотливым и
оживленным, как только зайдет речь о его будущей жизни, труде, учебе,
любви. Уставший от огня, и дыма, от рева моторов и грохота пушек, от атак и
штурмов, он с радостью заговорит о своей седой матери, что ждет его не
дождется, о заводских ребятах, с которыми так давно не виделся, или о
далекой, "самой лучшей" девушке, любовь к которой он выстрадал в тревожные
фронтовые ночи.
Вот почему я, признаться, был удивлен, когда в нашем вагоне вдруг
заговорили о войне. Наш скорый поезд шел из Сочи в Москву. За окном бежала
широкая южная степь. Дул резкий восточный ветер. Декабрь, холодный и
ненастный, ударял в окно мелкими липкими хлопьями снега. Всхлипывали
колеса, и паровоз на подъемах то и дело вскрикивал в пустую холодную ночь.
Изредка, словно призраки, возникали полустанки и станции, мелькали в темном
квадрате окна запорошенные снегом здания, вспыхивали и снова гасли зеленые
и красные огоньки, растворяясь в ночной мгле.
Моими спутниками по купе были молодой лсйтенапт с погонами пехотинца и
медалью партизана Великой Отечественной войны, высокий широкоплечий летчик
с черными, по-цыгански косящими глазами и розовощекая белокурая девушка,
при первом взгляде на которую запоминались большие, чуть удивленные,
светло-серые глаза, очерченные длинными ресницами. В пути знакомишься
быстро, и не успел наш поезд проехать ста километров, как я уже знал, что
лейтенанта Фирсова зовут Володей и он партизанил в псковских лесах, что
капитан Павел Михеев все четыре года служил в штурмовом авиационном полку,
командовал эскадрильей, а Таня (так звали светлоглазую девушку) - его
будущая жена.
Чтобы скоротать время, мы решили, пусть каждый расскажет самую
интересную, на его взгляд, историю. Начали с меня, затем слово предоставили
девушке, а потом очередь дошла до лейтенанта. Фирсов ладонью откинул назад
густые волосы, спадавшие на чистый, без единой морщинки, лоб, расстегнул
верхний крючок гимнастерки и заговорил тихо, неторопливо. Нужно отдать
справедливость, у него была прекрасная дикция, и в полумраке купе каждое
слово звучало как-то особенно значительно.
Павел временами затягивался папироской, и мы тогда отчетливо видели
лицо рассказчика и его живые глаза.
- Эта история не будет длинной, - заговорил Фирсов, - по то, что я вам
сейчас расскажу, никогда не потускнеет, не выветрится из моей памяти.
Случилось эго в те дни, когда я партизанил в тылах противника. Не
удивляйтесь, что речь зашла опять о войне. Мне кажется, что эта история
повествует вообще о твердости человеческого характера в тяжелых испытаниях.
Так вот. Мы шли сквозь леса, преодолевая сугробы смерзшегося снега.
Кругом стояли голые, словно раздетые оккупантами деревья. Ночью лес казался
страшным.
С виду молчаливый, он таил в себе тысячи шорохов. Высл
